В отличие от права, критерии нравственности не всегда обретали форму писаных постулатов. О присущих определенному времени этических нормативах позволяют лишь косвенно судить история, юриспруденция, литература. Как отмечал Сенека Младший, «круг наших нравственных обязанностей гораздо шире того, что предписывают законы».
Приведу два примера из области судебно-медицинской практики.
В качестве эксперта в числе других меня привлекли в одном случае к оценке состояния здоровья женщины-бухгалтера, похитившей на десятки тысяч рублей продукты питания у ребят детского дома. В другом случае надо было осматривать офицера-эсэсовца, при личном участии которого были расстреляны десятки тысяч людей — военнопленных, женщин, детей. Оба подследственных были заинтересованы в максимальной отсрочке суда. Признаюсь: я не мог смотреть на них только как медик, хотя обязан был быть в первую очередь врачом.
Когда в 1987 году в Таллинн прибыл переданный властями США убийца и военный преступник К. Липнас, одна из моих сотрудниц была направлена проконсультировать его.
— Что вы мне посоветуете? — спросила она.
— Сделайте все, чтобы он поправился. Он должен предстать перед правосудием.
После консультации я поинтересовался, какое впечатление произвел Линнас.
— Маленький жалкий старикашка, — прозвучал ответ.
Осматривать его должен был еще один мой коллега, который, однако, от этого категорически отказался: в Тартуском концлагере погиб его родственник.
Психологически эти разные реакции двух врачей любопытны: для одного — прошлого не было, перед другим оно предстало конкретно. Или прав циник, которому приписывают высказывание: миллионы смертей — статистика, только одна смерть может стать трагедией?
И еще один пример того, что присяги, клятвы и кодексы чести не все могут предусмотреть. «Советская культура» сообщила о том, как на конференции, организованной в Ленинграде, с шовинистическими высказываниями выступил один из академиков АМН СССР. Газета назвала его фамилию. Мне этого делать не хочется, ибо такой человек не заслуживает, чтобы его фамилию знали даже со знаком минус. Известен он и как «моралист». Встает, однако, вопрос: совместимы ли любые нравственные проповеди с национальной предвзятостью и нетерпимостью? Следует ли специально оговаривать во врачебной клятве либо присяге, что будущий врач не будет взяточником, доносчиком или человеконенавистником?
Медицинской деятельности любое проявление национальной ограниченности противопоказано. Верно, Лаэннек — француз. Пирогов — русский, Кох — немец, Морганьи — итальянец, Листер — англичанин и т. д., но каждый из них творил не для какой-то национальности. Они видели перед собой страждущего человека, и принадлежат они всему человечеству.